В том же Секешфехерваре, ближе к окраине, стоит сооружение, к которому непросто подобрать определение. Vár – замок, крепость. Может быть (и было бы правильно про Budavár), – кремль. Но это – сооружение не старинное, не оборонное и не правительственное.
Пусть не вводят в заблуждение стены и башни – выдерживать осады сооружение не предназначено.
Стены здесь – для живописи.
Башни – для размещения скульптурных рельефов.
А все вместе – для счастливой семейной жизни.
Дело было так. Жил на свете Йено Бори, студент-инженер. Увлекся искусством. В 1903 году поступил в Венгерскую школу рисования на скульптурное отделение. Познакомился с юной художницей по имени Илона. Влюбился.
И подарил любимой замок.
Фантастическое это сооружение (не поворачивается язык называть его ни дворцом, ни крепостью) строил он сам, с несколькими помощниками, с 1912 по 1959 год, с перерывом на Первую мировую (числился официальным военным художником).
Строил как хотел, как умел и как мог. На сколько сил, фантазии и денег хватило – на столько и построил.
Первым делом вспоминается, конечно, Нойшванштайн. Разница – в размере бюджета. Сила желания и там, и там неоспорима. Но король Людвиг распоряжался всей казной Баварии, а архитектор Бори – самостоятельно заработанным жалованием (профессор Венгерской королевской школы рисования и преподаватель Королевского технического университета) и собственными же гонорарами.
Поэтому там, где в Нойшванштайне мрамор, здесь – бетон.
В отделке по-хозяйски используется все, что есть под рукой. Вот, медальки с профилем императора – тоже сюда, на стену. Тут и Антонио Гауди не грех вспомнить – тот бутылочные осколки использовал как мозаику, из тех же экономно-экологических соображений.
Жить среди этих шарль-перровских башенок не очень понятно как. Когда владелец замка – сам себе одновременно и строитель, и архитектор, и прораб, величественно осматривать с высоты окрестности, надо полагать, времени просто не остается.
Функция эта передана здесь каменным – нет, не каменным, бетонным – королям.
Пожалуй, и прекрасной даме, здесь обитавшей, было не до того.
Илона, сама художница, участвовала в украшении дома – расписывала лестницу.
Лестница меня очаровала.
Остальное – удивило, а лестница эта спиральная, белая с красным, как вышивка, привела в восторг.
Еще немножко.
И еще.
И витражи в окнах, лестницу освещающих.
Во дворе сад, перед фасадом цветник.
Скульптуры, правда, произрастают здесь чаще, плотнее, урожайнее, чем цветы и фрукты.
Не замок это, не дворец, не крепость. Дом. Для Йено Бори, его жены Илоны, их троих детей и их бесчисленных скульптур и картин.
Жили они, как видно, долго и счастливо. Йено Бори умер в 1959 году, восьмидесятилетним. Илона – в 1974, восьмидесятидевятилетней.
